— А порох ты где взяла? — обреченно поинтересовался я.

— Фи, порох, — махнула ручонкой Нюшка. — Да у нас через деревню каждую весну и осень охотники бродят. Попросишь — мол, дяденька, дайте горсточку, нечто откажут? Правда, говоришь, что порохом огород поливать хорошо, особенно капусту. Верят.

Интересно, а нынче нет ли каких-нибудь курсов юных террористов? Неужели сама додумалась? Хорошо, что тол пока не изобрели. Иначе, взорвала бы нафиг бабку.

— Ну ни хрена себе… — в задумчивости протянул я. Спохватившись, спросил: — Аня, так ты еще и бомбы умеешь делать?

— Н-ну, какие бомбы, — зажеманилась барышня. — Это я так, оговорилась.

Ишь, оговорилась она. Сделав вид, что мне ни капли неинтересно, хмыкнул:

— Да ну, откуда ты про бомбы-то можешь знать? Врешь, небось…

— Чего вру-то? — фыркнула девчонка. — А про бомбы нам учитель рассказывал. Правда, он про бочонки с порохом говорил, но какая разница? Берешь полешко или чурочку, раскалываешь пополам, корытце в половинках выдалбливаешь, пороха сыплешь, плотненько соединяешь. Можно и клеем, но лучше тоненькими гвоздиками сколотить. Да, еще желобочек надо прорезать, в который фитиль вставляешь. Полешко в печку кидаешь, фитиль займется, а там — бабах! Половина печки разворотит, стекла повышибает.

Кого же я в дом-то привел? Служитель закона хренов!

— Аня, а ты на ком-нибудь экспериментировала? В том смысле — бомбы свои применяла?

Девчонка нахмурилась, но я настаивал:

— Я ведь все равно узнаю, если захочу. Думаешь — сложно проверить, у кого в ближних деревнях печь разнесло? Городовых озадачу, узнают. Так что, выкладывай.

Нюшка вздохнула, по-прежнему поглядывая исподлобья. Но было заметно, что рассказать ей хочется.

— Если сама расскажешь — никому не скажу. Слово даю.

— Ладно, так и быть, — вздохнула девчонка. — Лавочник у нас есть. Не в Борках, в Лазутках — там, где тетя Галя жила. Тетя Галя, как без мужика осталась, да вся в долгах, к лавочнику ходила, чтобы в муку в долг попросить. А тот ей — в долг я тебе дам, если ты… Ну, понимаете, если что. Добро, если бы он ей за муку да за масло подол предложил задрать, а он ведь — в долг дам…

— А ты чего?

— А чего я? Дело-то еще в прошлую зиму было, я как раз батьке жену стала присматривать. А тетя Галя — и добрая, и работящая. Ну и как баба она еще хоть куда.И сын у нее всего один, а не семеро по лавкам. Сразу-то замуж нельзя выходить, надобно хотя бы полгода выждать. Да и батьку еще нужно было с ней познакомить. Вдруг бы не понравилась? Но присматривать за ней надо, чтобы не увели. Я тете Гале два рубля принесла, сказала — мол, встретила в городе незнакомого мужика, тот и велел ей отдать. Дескать — Степану, мужу ее покойному, задолжал, но оказии не было.

— И что с лавочником?

— Так что с ним случится? Но когда в лавке печь взорвалась, все стекла вышибло, товар попортился, не до тети Гали стало.

Глава четвертая

Дымковская игрушка

Позавтракав, прикинул, что можно уже отправляться на службу. Но тут из кухни вышла Нюшка.

— Иван Александрович, гляньте, какую я игрушку забавную нашла, — сказала девчонка, протягивая мне расписную игрушку.

Взяв в руки, полюбовался находкой — барыня, в красном платье, золотой шляпке и в белом переднике, расписанном оранжевыми кругами. А на руках эта барыня, словно младенца держала золотого же — под цвет шляпки, поросенка.

— Забавно, — согласился я, возвращая игрушку девчонке.

— Я-то ее хотела Петьке отдать, пусть играет. Но вы как-то говорили, что если человек нашел что-то ценное, то следует либо отдать хозяину, либо отнести в полицию. Я вас и хочу спросить — где мне хозяина искать?

Ну Нюшка, ну зараза! Но я такое действительно говорил. Правда, подразумевал ценную вещь — бумажник с деньгами, бриллиантовое кольцо или, не к ночи будь помянут, золотой портсигар с драгоценными камнями. Игрушку, в принципе, тоже следовало бы отдать хозяину или хозяйке. Может, плачет сейчас какая-нибудь девчушка, переживает из-за своей дымковской игрушки?

А почему решил, что это дымковская? Так где еще раскрашивают игрушки в такие яркие цвета, кроме Дымкова?

Где это Дымково? Вроде, под Вяткой? Ну да, там еще сражение было — войско устюжан пошло на помощь вятичам против татар, но ночью приняли своих за врага, произошел бой.

У нас, в Череповецком уезде делают либо красно-коричневые (правильно, если скажу — терракотовые?) игрушки, а в Ёрге — чернолощеные. В основном, свистульки, изображающие либо коней, либо птиц. Видел вообще интересную штуку — утку с головой лошади. Говорят — символ Солнца, которое днем скачет по небу в виде коня, а ночью превращается в утку и куда-то плывет до утра. Еще есть каргопольская игрушка —раскрашенная, но там краски не такие яркие, и цветов поменьше. Наверняка еще в каких-нибудь регионах имеются собственные виды глиняных игрушек, но у меня отчего-то ассоциации именно с Дымковской.

Но из-за такой ерунды, как игрушка, не стоит заморачиваться. Где уж тут хозяина отыскивать? И в полицейский участок нести смешно.

Да, новая идея для батюшки. Почему бы не создать специальные комнаты для забытых вещей? Этакие бюро находок. Или их уже создали? Не помню. Глядишь, Чернавский-старший получит тайного советника, а там и я в коллежские асессоры прорвусь! Нет, не дадут батюшке тайного. Товарищ министра — действительный статский советник, а тайный — уже ранг министра.

— Нюша, а где ты ее нашла? — поинтересовался я для очистки совести. Если где-то рядом с базаром, так и шут с ней, с игрушкой. Обронил какой-нибудь приезжий торговец, не разорится. А если не рядом, так тоже ладно. Пусть Петьке несет.

— Около Тюремного замка, — сообщила девчонка. — У меня же дорога через Ягорбу, а потом закоулками, и до вашего дома. Но вчера снега много выпало, закоулками не пошла, а пошла через Замок, там снег чистят. Ну, понятно, что не через сам Замок, а вдоль забора, за которым дом, где арестанты живут. Иду, а у задней калитки сани стоят, а в них арестанты какие-то корзины грузят. Что в них рассмотреть не смогла, прикрыты были.

— Арестанты грузят? — удивился я. Чего это, с утра пораньше, арестанты корзины грузят?

— Арестанты, а кто еще? На них и бушлаты арестантские, а рядом надзиратель стоит. Без ружья, правда, но в шинели. Я идти забоялась, подождала, пока сани отъедут, да надзиратель арестантов уведет. Дождалась, а потом пошла, а на дороге игрушку и увидела. Думаю — дай-ка возьму, чего красивой барыне в сугробе валяться?

— Как считаешь, сколько такая барыня стоит? — поинтересовался я.

Нюшка взяла игрушку, поставила ее на ладонь, подняла к свету, прищурилась, осмотрела, словно заправский торговец антиквариатом или консультант аукционного дома, хмыкнула:

— Точную цену трудно назвать, с другими сравнивать нужно. Опять-таки — много их, или мало? Наши, ерговские, десять-пятнадцать копеек стоят. Но если в базарный день — так и по пять можно взять. А эта, красивая, да и редкая. Думаю, где-то они и дешево стоят — там, где их много. У нас не всякий хозяин такую купит, а кто купит, так чтобы похвастаться — вот, мол, какой я хваткий! Сама бы я за нее больше тридцати копеек не дала, да мне она и не нужна, но кое-кто и пятьдесят даст.

Пятьдесят копеек? На эти деньги у нас можно в ресторане неплохо перекусить, если без выпивки. А если скромно, без мяса и пирогов, да на постных щах и на каше — два дня прожить. Если уж совсем скромно — на хлебе с квасом, то неделю. Вон, та же Нюшка получает у меня пять рублей в месяц. Правда, харч мой.

— Аня, давай я тебе за эту игрушку пятьдесят копеек дам, — предложил я.

— А вы ее невесте собираетесь подарить? — улыбнулась Нюшка, а потом, посмотрев на меня, стала серьезной. — Нет, у вас что-то другое на уме. У вас сейчас такое лицо, как в прошлый раз, когда вы меня допрашивали. С этой игрушкой что-то не так?

— Врать не стану — пока и сам не знаю, — покачал я головой. — Может пустышка, а может что-то серьезное. Ну, если не серьезное, то неприятное.